При этом не покидает ощущение, что нас принимают непонятно за кого. Упрек отнюдь не в адрес издания – ему-то как раз большое человеческое спасибо за эту публикацию. Но вот содержание, а точнее – соотношение вопросов и ответов, их согласованность между собой… Похоже на диалог слепого с глухонемым.
Вы слышали о департаменте?
Впрочем, до определенного момента всё, вроде бы, в рамках нормы. Пока речь идет о борьбе с пандемией, о политической возне в парламенте вокруг референдума по вопросам брака и семьи, о роли президента Эстонии на международной арене и внутри страны, собеседники находятся, как сейчас модно говорить, в адеквате. Потому что обсуждаемые вопросы, при всей их злободневности, носят характер общий, я бы сказал – концептуальный.
Но в какой-то момент происходит сбой. Президенту явно начинают надоедать эти прилипчивые журналисты и их неуместные, а то и просто неприличные (с точки зрения интервьюируемого) вопросы. Хотя на самом деле вопросы самые обыкновенные, совершенно по-человечески оправданные. Наверное, в этом-то и зарыта собака: речь заходит об индивидуальной оценке, о личностном отношении к животрепещущим темам.
Вот, скажем, такой вопрос: «Всегда интересно, что президент думает о простых людях. Составьте портрет самого обычного жителя Эстонии. Где он живет, сколько зарабатывает, чего хочет, чего не может себе позволить?».
Ответ озадачивает явной раздраженностью: «Вы слышали о Департаменте статистики? У них есть рабочий инструмент, чтобы получить эту информацию. Там написано, какая в Эстонии средняя зарплата и так далее. Например, средний семейный врач в Эстонии – пожилой. Врачей моложе 30 лет – только 7%. Обычный житель Эстонии – доброжелательный, хороший, разумный».
Исчерпывающая информация, правда? Главное – доброжелательная и даже в чем-то личная. Как диалог типа: «Вы время не подскажете?» – «А вы слышали о часах? Есть такой инструмент с циферблатом и двумя стрелками. Если маленькая указывает на цифру 3, а большая – на 12, это значит, что время – три часа, дня или ночи – зависит от того, темно на улице или светло».
Хотя, наверное, зря я так уж, сразу… Ну, привыкла госпожа президент видеть всё окружающее именно так – концептуально, не в живых людях, а в категория.
К примеру, вопрос: каких людей приходится ей встречать? Что она о них думает? Есть ли у неё друзья и чем они занимаются?
Ответ: «Я не вижу 1,3 миллиона людей. Я не могу сказать, 1,3 млн человек – такие. В социологии говорят, что различий внутри групп всегда больше, чем различий между группами. У всех жителей Эстонии свои ценности, взгляды. У меня совершенно разные друзья. Есть рационалисты, мечтатели, писатели, строители».
Автомобиль любого цвета
Еще интереснее становится разговор, когда он касается образования на русском языке. Здесь позиция главы государства становится абсолютно непреклонной: образование в Эстонии должно вестись только – и исключительно! – на эстонском языке. Никаких отклонений от этого принципа не должно быть, потому что не должно быть никогда.
И искоренение крамолы на государственном уровне следует начать с закрытия русскоязычных детских садов. Дома – пожалуйста, пусть говорят хоть по-русски, хоть на суахили («Эстония не дискриминирует тех, кто дома говорит на другом языке»… Большое спасибо!), но на работе и в общественных местах – только на государственном языке.
По мнению президента, начинать надо именно с детей, потому что это наиболее способная к изучению языков группа. Ведь (цитата)«если он может выучить эстонский в эстонском детском саду, зачем ему учить эстонский в университете? Почему он не может пойти в эстонский детский сад и выучить государственный язык там?.. Я не вижу проблемы, когда ребенок идет в эстонский детский сад и уже там учит эстонский язык. И дети не должны иметь какие-то способности, чтобы выучить эстонский язык уже там».
Керсти Кальюлайд убеждена, что таким образом Эстония поможет людям из иноязычной среды легче адаптироваться в эстонском обществе, избежать сегрегации при вхождении человека в эстоноязычную среду в более позднем возрасте. Но чем, скажите на милость, насильственная ассимиляция лучше сегрегации?
Абсолютно легко решается и такая застарелая проблема, на которую обращает внимание канцлер права Юлле Мадисе, считающая, что русская женщина сегодня является самой незащищенной в эстонском обществе…
Керсти Кальюлайд: «У этой русской женщины есть вариант все изменить – это знание эстонского языка. И это не вопрос долгого времени, а скорее, вопрос одного года. И эту проблему человек может сам решить…».
В общем, язык может быть любым, главное – чтобы он был эстонским.
По принципу Генри Форда: «Автомобиль может быть любого цвета, лишь бы он был черным».
Любопытно, что, аргументируя свою позицию, госпожа президент достаточно вольно интерпретирует факты, в зависимости от, так сказать, текущего момента. Скажем, комментируя языковую политику: «В Эстонии один государственный язык – эстонский. И поэтому у нас нет обязанности воспитывать детей на каком-то другом языке. Например, так же делает Германия: там все обучение проходит на немецком языке».
И чуть позднее, когда вопрос касается мультикультурности и многоязычия, которые становятся мировым трендом: «Страны развиваются совершенно по-разному, у них разная история, и поэтому нельзя проводить параллели с другими странами, нельзя сравнивать себя с другими странами. Это так не работает. И в разных странах этот выбор был сделан по-разному».
То-то и оно: Германия сделала такой выбор, а Финляндия – другой. А у Эстонии и вовсе своя особенность. И что теперь? Взрослых неэстонцев депортировать, а их детей отнять и отдать в эстонские детские сады? Что-то мне это напоминает…
