Сообщение о смерти Мейна и Славенского произвело на Клейнера двоякое впечатление. Во-первых, он обрадовался тому, что два его недруга наконец уничтожили друг друга, никак иначе эти две смерти было не объяснить. Слона он откровенно боялся, а Мейна ненавидел, так как именно с его появлением в жизни Клейнера началось его головокружительное профессиональное падение. А во‑вторых, он испугался, так как расследование этих событий вполне могло вывести правоохранителей на него, хотя бы тем же телефонным звонкам, что только ухудшило бы и без того печальное положение адвоката.
Лишившись лицензии и возможности заниматься своей профессией, Клейнер обозлился на весь свет. Этого испытания не выдержал его брак и распался – жена выгнала его из квартиры, и впереди маячил тяжелый развод. Неприкаянный и злой, он целыми днями бессмысленно слонялся по Таллинну, пытаясь сообразить, как дальше устроить свою жизнь и где найти работу.
В один из красивых августовских дней он забрел в Кадриорг. В рабочее время народу здесь было мало, и Клейнер, нагулявшись по живописным аллеям, присел на лавочку и принялся отрешенно наблюдать за редкими прохожими. Из задумчивости его вывел знакомый голос:
– Привет, Гера! Ты что тут делаешь в середине рабочего дня?
Клейман повернулся на голос и увидел, что со стороны Кадриоргского дворца к нему подходит Виктор Содель. Одетый с иголочки, с добротным кожаным портфелем, он прямо-таки лучился успешностью и благополучием.
– А ты? – только и смог выдавить из себя Клейнер, застигнутый врасплох такой встречей.
– Я тут неподалеку с клиентом встречался, – сказал Содель, присаживаясь рядом. – Давно не виделись. Как ты? Слышал, ты сейчас не практикуешь?
У Клейнера вдруг потемнело в глазах и перехватило дыхание. Все напряжение последних недель, все его неудачи и провалы в один миг сконцентрировались на этом человеке, который сыграл в его падении не последнюю роль. Бывший друг по жизни и антагонист по профессии сидел сейчас рядом с видом победителя, хотя на его месте должен быть он, Герман. Подождав, пока волна ярости немного отпустит, Клейнер усилием воли взял себя в руки и почти спокойно произнес:
– Да, не практикую. Твоими усилиями, между прочим.
– Серьезно? Ты так и не повзрослел и по-прежнему в своих ошибках винишь других.
– И что же это за ошибки такие? – спросил Клейнер, глядя коллеге в глаза.
– Мы уже не раз говорили об этом. Тебе кто-то вбил в голову, что у адвоката и его клиента один интерес, тогда как на самом деле между ними лежит пропасть. На самом деле клиент – твой злейший враг. И не потому, что не хочет тебе платить, а потому, что, оплатив, для своего освобождения требует от тебя всего, в том числе преступления. Например, толкают тебя на взятку или, как ты сам хорошо знаешь, на подлог. И ты становишься заложником его желания.
– Детский лепет какой-то, – раздраженно возразил Клейнер. – Когда адвокат берет клиента, он уже готов переступить черту дозволенного. А иначе зачем он нужен? Суд и так разделит имущество по закону, прокурор и так запросит по санкции, а суд проверит. Закон реализуется и без адвоката. Ты нужен клиенту, чтобы помочь, а в рамках закона это получается не всегда.
– И тут ты не прав, Гера! – энергично возразил Содель, поднялся со скамейки и встал напротив Клейнера. Теперь тому пришлось смотреть на Виктора снизу вверх. – Помнишь, как Оловянишников бился за братьев Варламовых? Процесс вроде был безнадежный для многих, а он совершенно легально и законно выкрутил его так, что с 12 лет наказания спустились до двух. Прокурор сидела красная, а ничего поделать не могла. Это тебе не химия, не обман суда и не банальный подлог, а знание своей профессии, пытливость ума и азарт. В тебе поначалу это тоже было, но ты все растерял. Так что качественно защитить клиента в рамках закона не получается только у таких, у кого моральный компас сломан. Такие, как ты, не умеют или боятся по-настоящему использовать все правовые средства и методы. Это неумение порождает желание решить все по-легкому, за взятку, подлогом, чтобы получить все сразу и много. А настоящие профессионалы иногда творят чудеса.
– А ты возомнил себя санитаром профессии, инквизитором, который определяет, кто достоин носить звание адвоката, а кто нет! – окончательно разозлился Клейнер. – Такие, как ты, сидят в правлениях, такие, как ты, выкидывают людей из адвокатуры. Вы считаете, что вы лучше нас, а на самом деле вы хуже, поскольку делаете все то, что и остальные, просто при этом врете. У вас тоже есть своя этика, только крученая. Чистоплюи долбаные!
– Странный ты человек, Гера, – сказал Содель. Он опустился на скамейку, поднял с земли оранжевый кленовый лист и задумчиво повертел его в руках. – У тебя седина на висках, а важные вещи до сих пор не понимаешь. Может, потому я на тебя и не в обиде… Этика, я бы даже сказал, гигиена твоей чистоплотности, не зависит от близости к уголовному миру. Нечистоплотным может быть и врач, и учитель, и адвокат. Ты или уголовник и готов пойти на все, или ты порядочный человек и знаешь свои границы. И тут не имеет значения, ради себя ты это делаешь или ради своего друга, жены или клиента.
Клейнер молчал. А что он мог сказать в подтверждение своей правоты? Такие разговоры, особенно по молодости, у них случались частенько, и каждый раз они оставались при своих убеждениях. А теперь, похоже, сама жизнь рассудила, кто из них был прав. Но высокомерие и гордыня Клейнера не позволяли ему сдать свои позиции и признать правоту бывшего товарища. В нем кипели злость, раздражение, досада. И чтобы хоть как-то уколоть Соделя, он ехидно спросил:
– Ради клиента, говоришь, идти на преступление нельзя, а ради денег, значит, можно? Этика у тебя индивидуальная, и ты жонглируешь ею так, как удобно тебе. А границы пересекаешь не хуже нас, грешных.
– Не понял. Ты о чем? – озадаченно спросил Виктор.
– О твоем сыне, конечно. Это же он тогда огрел испанца по голове, чтобы забрать у него 90 тысяч и украденный лэптоп. Просто полиция этого не доказала.
Содель поднялся, взял портфель, сочувственно посмотрел на Клейнера, как на обреченного, покачал головой и, ни слова не говоря, направился прочь.
