С каждым годом свидетелей Великой Отечественной войны становится всё меньше – их лица и воспоминания всё реже появляются в СМИ. Но за их голосами – история, вписанная в сердца. Накануне 9 Мая «МК-Эстония» отправилась в гости к тем, кто прошёл через войну и остался человеком. Мы слушали, запоминали и старались не перебивать – потому что их истории нельзя пересказывать второпях. Это рассказы о страхе и мужестве, о потерях и победах, о братстве и любви. И именно любовь – к жизни и к людям – помогла им выстоять тогда и поддерживает сегодня.
Александра Григорьевна Насонова
Дверь уютной ласнамяэской квартиры открывает женщина с ясным взглядом и аккуратной прической. Внутри пахнет чистотой, тишиной и чем-то домашним.
Александре Григорьевне скоро исполнится 102 года. Она – ветеран Великой Отечественной войны, фронтовая медсестра, мать, бабушка и прабабушка.
Первое, на что я обращаю внимание, – её руки. Ухоженные, с аккуратным гель-лаком. Маникюр свежий, салонный.
Я не смогла удержаться от вопроса, и она, чуть кокетливо улыбнувшись, отвечает: «Маникюр делаю. И даже педикюр! Хочу быть красивой. Женщина – она и в сто лет женщина. Да и лето скоро».
Детство, фронт и спасённые жизни
Александра Григорьевна Насонова родилась в 1923 году в селе Нижний Карачан Воронежской области. Детство было коротким – как она сама говорит, «его почти не было».
Семья жила небогато. Отец и мать были инвалидами, помощи ждать было неоткуда.
В детстве Александра тяжело переболела корью – болезнь надолго выбила её из сил, и только чудом она выжила.
Когда пришло время выбирать путь в жизни, родные посоветовали идти в медицину. Тётя, которая сыграла в её судьбе большую роль, сказала: «Езжай в Борисоглебск, там медицинское училище».
Александра поехала – и поступила учиться на акушерку. Училась три года вместо положенных четырёх, потому что началась война. Экзамены сдавали прямо на улице.
«Мне ещё и восемнадцати не было, – вспоминает Александра Григорьевна. – Я просила оставить меня дома: и здоровье слабое, и родители инвалиды. Но – не получилось. Забрали».
Сначала отправили в Верхний Карачан, затем – в Воронеж, оттуда – в Ярославль, где шло формирование воинских частей. Затем – отправка на фронт.
Александра попала в роту 1382-го стрелкового полка 87-й стрелковой дивизии, на 4-й Украинский фронт. Работала старшей медсестрой.
«Страшно было, конечно. А куда деваться? Стрельба, взрывы, крики, кровь. Идёшь, работаешь. Просто знаешь, что нужно. От нас ведь жизнь зависела, – вздыхает Александра Григорьевна. – Коллектив был маленький – всего пять человек. В основном везде ходили пешком. Машин не было. Иногда, если солдаты видели, что девочки-медсёстры еле держатся на ногах, подсаживали на телеги».
Рота шла через всю Украину до Крыма: Запорожье, Мелитополь. Иногда даже еду готовить приходилось на бегу. Каша, суп – из чего есть. До войны Александра не умела готовить, но быстро научилась.
Смерть рядом, но ты жив
Служба на фронте была не просто тяжёлой – порой приходилось смотреть смерти в глаза. Один случай Александра Григорьевна помнит особенно отчётливо, до мельчайших деталей.
«Мы переходили озеро Сиваш на самодельной переправе. Ноябрь, холод жуткий. На плоту носилки с ранеными людьми. И вдруг – обстрел. Снаряды – прямо по нам. Плот перевернулся. А я не умею плавать. Меня вода поднимет – и снова вниз. Уже наглоталась воды, ни сил, ни воздуха, – вспоминает она. – И тут голос: «Цепляйся!» Солдат. Протянул руку. Я вцепилась. Он меня вытащил, на берег вынес. А потом мы нашли укрытие, обсохли. Шинель тяжёлая была, мокрая. А я не простыла даже».
После Крыма их направили в Белоруссию. Обстановка была тревожной. Раненых перевязывали прямо в полях, под обстрелами. Палатки ставили, где приходилось – в развалинах, оврагах, под открытым небом.
«Командиру сказала однажды: «Боюсь». А он ответил: «Не бойся, дочка». До сих пор помню это «дочка» – как будто родной отец», – говорит Александра Григорьевна.
Она продолжает: «А в Латвии, уже ближе к победе, произошел ещё один случай, который мог закончиться трагедией. Я осталась одна в комнате, в которой стояло большое зеркало. Вдруг – движение под зеркалом. Я замерла, сердце колотилось. Выбежала из комнаты, позвала офицера. Оказалось – под зеркалом перебежчик. Поймали. Я уверена, если бы я тогда не успела выбежать, то меня бы не было в живых».
После войны
«Работать после победы было некому, – вспоминает Александра Григорьевна. – Люди разъехались, кто погиб, кто ещё не вернулся. Меня поставили заведовать аптекой. А я до этого даже сама в аптеку никогда не ходила. Ничего, разобралась. А что было делать? Надо».
Так девушка и втянулась. Потом направили работать в медпункт. Там она снова вернулась к тому, с чего начинала – стала принимать роды и прямо на дому, и выезжала в деревни – за ней присылали телеги. Иногда звали посреди ночи, иногда зимой по снегу.
О еде тогда и речи не шло. Александра ходила по молочным хозяйствам. В поле, где женщины взбивали масло, просила хотя бы чуть-чуть еды. Люди знали её, уважали. Говорили: «Александра, возьми, тебе хватит. Ты нас лечишь – мы тебе дадим». Так и жила.
Александра Григорьевна вспоминает, как познакомилась с будущим мужем.
«У меня была подруга. Мы с ней в клуб вместе ходили – при школе клуб был, танцы, музыка. Весело было. И вот она мне как-то говорит: «Ко мне брат приезжает, жениться собирается. Хочешь замуж?» – «А кто ж не хочет!» – улыбается она. – Так и познакомились. Он приехал. Пришли ко мне в медпункт, где я работала акушеркой. Посидели, чаю попили. Белого хлеба не было – только чёрный. И он мне говорит: «Пойдёшь за меня?» А я ему: «Если возьмёшь – пойду».
Свадьба прошла скромно, как тогда было принято. До загса – семь километров пешком. Начальство отпустило, паспорт дали, документы оформили. Дома – накрытый стол: отварная картошка, тыква, самогон.
«Но Коля пить не стал – попробовал и сказал: «Мне не надо», – вспоминает Александра Григорьевна. – А сразу после свадьбы мы отправились на Дальний Восток, на границу с Китаем, где служил Николай. Я устроилась машинисткой».
Потом Коля дослужился до полковника. Он работал в сапёрном отделении, а Александра помогала начальнику медслужбы. Вместе с мужем они прожили настоящую гарнизонную жизнь: служба, переезды, новые города.
Жили на Дальнем Востоке, потом – в Хабаровске, потом – в Приморье, затем – 12 лет на Сахалине. Тогда у них родился сын – Игорь.
А потом мужа перевели в Эстонию. Так семья оказалась здесь, где и провела остаток жизни.
После него – только тишина
Последние годы с мужем стали для Александры Григорьевны временем заботы и прощания. Николай сначала ещё работал, но с каждым днём уставал всё сильнее. Однажды сказал: «Пойду прогуляюсь». Жена удерживала – ветер был сильный. Не послушал. Упал, сломал шейку бедра. Его прооперировали, потом перевели в дом по уходу.
Александра Григорьевна была там постоянно с мужем. Два месяца не отходила – кормила, помогала, просто сидела рядом.
«Только я дверь открою – он сразу: «Шура, скорей иди ко мне». До сих пор в ушах это его «скорей» звучит, – тихо говорит она. – А потом – тишина. В какой-то день позвонила – а его уже нет».
Сына тоже уже нет: «Смотрю сейчас на его фотографию – слёзы наворачиваются. Умер сын уже… Ему 60 было».
Но у Александры Григорьевны есть и большая радость.
«Правнуку моему три годика, – улыбается женщина. – Иногда они с внуком ко мне приезжают. Нечасто, но и на том спасибо. Приходится все с полок убирать, а то он шустрый такой, бегает везде. Хорошая у внука жена, молодая, золотко».
Николай Михайлович Старков и Нелли Николаевна Дубровская
В небольшой таллиннской квартире тихо, но не молчаливо. Пахнет чем-то трудноуловимым, но важным – человеческим теплом. Здесь нет громкой музыки, беготни и суеты, но есть ощущение, что ты оказался в пространстве, где время идёт по-другому.
Здесь живут Николай Михайлович Старков и Нелли Николаевна Дубровская – семейная пара, в которой много мудрости, юмора и какой-то особенной, редкой нежности.
«С девяти лет – в строю»
Николай Михайлович вспоминает детство без сантиментов, но с внутренним достоинством.
Он был совсем ребёнком, когда началась война – всего девять лет. Но для него, как и для миллионов детей той эпохи, детство сразу закончилось.
Ветеран признаётся: он тогда воспринял известие о войне не как трагедию – а так, как только может воспринимать катастрофу детское сознание.
«Это было странное ощущение, – вспоминает он. – Помню, пришёл домой – мама плачет, отец собирается на фронт. Старший брат тогда заканчивал медицинский институт, но тоже стал готовиться к войне. А я стою и думаю: «Что это такое?» Представлялось всё наивно: «Сейчас всех победим, поставим на колени» – как будто это игра».
Несмотря на возраст, мальчик вскоре оказался вовлечён в общее дело – он стал тружеником тыла. Вместе с матерью они остались вдвоём в большом двухэтажном доме и вели немалое хозяйство.
«Отец и братья ушли, – продолжает он. – А мы с мамой всё тянули на себе. Держали животных, как и положено в деревне. Дом наш стоял напротив магазина, в самом центре, поэтому всё время были на виду. К нам часто подселялись служащие. Было весело, как ни странно, для ребёнка это было даже интересно. Хотя, конечно, трудно».
Работать приходилось с утра до вечера в колхозе. Ветеран вспоминает: труд был изнурительный, а вознаграждением была еда. Тем не менее как-то справлялись.
Дом остался цел – боевые действия обошли их стороной. Жили они тогда в Ижевске, на Урале.
«Я не просто помогал – работал до потери сознания. Иногда возвращался домой совершенно обессиленный. Мать волновалась, что я не выдержу. Но выдержал», – вспоминает ветеран.
О судьбе своих родных Николай Михайлович говорит с особой теплотой: «Отец был уже в возрасте, занимался транспортом: возил грузы на фронт. Это было опасно, но все обошлось. Старший брат стал военным врачом, работал в госпитале на передовой. Средний брат ушёл чуть позже – его отправили на Дальний Восток».
За доблестный труд!
Среди множества воспоминаний, связанных с военными годами, один эпизод Николай Михайлович называет особенно важным. Это – День Победы.
«Это был один из самых ярких моментов, – с волнением говорит он. – Отец работал недалеко от нас. И вот он пришёл за мной в школу, встретил меня и тихо сказал всего лишь одно слово: «Победа». И мы вместе пошли на Красную площадь. Да, в Ижевске тоже есть своя Красная площадь. Шли вдвоём, плечом к плечу…».
Когда война закончилась, ему было 13. В этом же возрасте он получил государственную награду – медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Её вручали в клубе, при всех. Вызвали мальчишку на сцену, назвали по имени. Он вышел. Зал аплодировал.
Семейная сила – из прошлого
«У нас в семье, – говорит Николай Михайлович, – было принято уважать труд. Прежде всего, это – заслуга моих родителей. Отец прошёл Революцию, войну. Оказался в Алжире, где был в буквальном смысле рабом – трудился на износ. Но вернулся, стал уважаемым человеком, почти героем Революции. Такая судьба не каждому выпадает».
Николай Михайлович с теплотой добавляет: «За всю свою жизнь – ни одного тёмного пятна. Ни со стороны родителей, ни со стороны моих братьев и сестёр. Нет у меня в душе ничего, за что бы было стыдно. Чистый я человек. И счастливый».
Он уверен, что это – во многом заслуга родительского воспитания: «Родители сумели нас удержать. Семья жила в дружбе, взаимопонимании. Один брат стал республиканским врачом. Другой – замминистра сельского хозяйства. А сестра вышла замуж за сына священника – и прожила прекрасную жизнь».
«Главное – не потеряться в себе»
«После войны была учёба, техникум. А потом – флот, – рассказывает Николай Михайлович. – И я задержался. Ни много ни мало – 25 лет. Дослужился до капитана первого ранга, стал главным корабельным инженером Балтийского флота».
Служба на флоте для него – источник множества воспоминаний. Сначала – Ленинград, затем Калининград. Именно там, в этом особом городе с военной историей и строгим морским духом, Старков жил долгое время.
Он не говорит громких слов о заслугах. Но становится понятно: Николай Михайлович – человек, которому доверяли, на которого равнялись.
«Но вот чего я никогда не позволял, – сдержанно, но твёрдо добавляет Старков, – это относиться к подчинённым как к вещам. Молодёжь я всегда поддерживал. Не давил. Не строил. Слушал, направлял. Может, потому меня и уважали. Главное – не потеряться в себе. Не ожесточиться. Когда ты видишь перед собой человека, а не «единицу личного состава» – тогда и ты остаёшься человеком. И тогда тебе верят».
Сблизила судьба – и одиночество
О том, как они с Нелли Николаевной стали семьёй, Николай Михайлович рассказывает с особым трепетом. Эта история – не про внезапную любовь с первого взгляда, а про долгую дорогу, на которой судьбы постепенно сблизились.
Их познакомил сын Николая Михайловича. Молодой человек, работая инженером в Петербурге, оказался в подчинении у мужа Нелли Николаевны, что и послужило началом сближения их семей.
«Я тогда приезжал в Петербург навестить сына, – вспоминает Николай Михайлович. – Он говорит мне: «Пап, поехали, хочу тебя с хорошими людьми познакомить». Вот так и попал я впервые в дом семьи Нелли. Посидели, поговорили. Потом начали общаться уже семьями, с ее мужем и моей женой. Как-то вместе ездили отдыхать на Куршскую косу. Хорошо провели время».
На тот момент отношения были исключительно дружескими. Но в 1992 году их жизни резко изменились. С разницей всего в несколько месяцев Николай Михайлович потерял жену, а Нелли Николаевна – мужа. Оба остались одни. Их сблизило общее горе.
«Сначала мы просто поддерживали связь, – говорит Николай Михайлович. – Перезванивались, иногда виделись. А потом как-то сами собой стали общаться чаще, ближе. Не было ни спешки, ни громких слов. Всё очень спокойно. Всё получилось как-то само собой. И, наверное, в этом и есть настоящее».
Теперь, спустя годы, они по-прежнему рядом. Между ними витает то, что по-настоящему важно: тёплое участие, уважение, нежность и поддержка.
«У меня жена – ещё молодая!» – говорит с улыбкой Николай Михайлович и подмигивает.
Неля Николаевна смущённо улыбается в ответ. Возраст она, как и положено истинной женщине, не называет. Но известно – во время войны она тоже была ребёнком, поэтому пара понимает друг друга без слов.
Иногда судьба просто ждёт, чтобы две линии жизни сошлись в одну. Тихо, без драм. Просто – вовремя.
«Ну как такая красавица с таким грубым мужиком?»
Когда дело доходит до фотосъемки семейной пары, мы предлагаем надеть что-то «парадное» для снимка.
Николай Михайлович щурится, как будто проверяет, не шутка ли это. Нелли Николаевна качает головой и улыбается, говоря: «Да что вы, ну какое уж нам «парадное»…» Но проходит 5 минут – и они возвращаются.
Он – в выглаженной светлой рубашке и аккуратном пиджаке. Она – в красивой блузке. И неважно, сколько лет за плечами – в их взглядах появляется лёгкая торжественность, будто идут на праздник. Сначала они позируют немного неуверенно, а потом всё свободнее. Смеются, переглядываются, подначивают друг друга.
«Ну как такая красавица с таким грубым мужиком?» – вдруг выдает Николай Михайлович с озорной ухмылкой.
«Ой, ну хватит тебе…», – отвечает Нелли Николаевна, немного смущаясь, но ясно, что ей приятно.
Он хитро подмигивает – не столько ей, сколько, кажется, всему этому моменту: свету у окна, фотографу с камерой, жизни, которая позволила им быть вдвоём.
И в этой короткой сценке – вся их история. Простая, без громких слов. С юмором, с уважением, с тем теплом, которое остаётся, когда в отношениях есть не только любовь, но и дружба.
