Ползучая «либерализация» системы получения разрешений на оперативно-розыскную слежку в ходе расследования происходит с 1991 года и привела к столь ощутимым ущемлениям конституционных прав, что высказаться был вынужден и канцлер юстиции. Однако статус госчиновника, видимо, не позволил ему назвать вещи своими именами – налицо признаки полицейского государства.
Процесс упрощения получения разрешения на проведение слежки получит новый импульс осенью этого и с начала следующего года, когда вступят в силу изменения в Уголовно-процессуальный кодекс (УПК) и связанные с ним законодательные акты. Неуемные законодатели из правящей коалиции решили развязать руки своей любимице – прокуратуре, наделив ее поистине неограниченными правами в решении, проводить ли скрытую слежку или нет, обоснованно ли это и нужно ли оповещать тех, за кем велось наблюдение. Посмотрим по порядку.
Родина слышит, родина знает…
Казалось бы, в таком щепетильном вопросе, как проведение слежки (прослушивание, видеонаблюдение и т.п.), нужен объективный контроль. Но только не у нас. В одной статье обновленного УПК говорится, что судья предварительного следствия единолично принимает решения по всем действиям на стадии следствия. А позже вдруг оказывается, что прокуратура сама выдает разрешение на слежку и сама же за собой осуществляет надзор, а судья – как альтернативный вариант.
Такая бесконтрольность открывает путь к нарушениям, о которых попавшие под горячую руку законопослушные граждане могут даже не подозревать. Например, одно из положений модифицированного УПК позволяет вести слежку без разрешения судьи в течение 24 часов. Если в этот период требуемая информация не получена, то и оформлять разрешение не нужно. Другими словами, вы даже не узнаете, что вас прослушивали или отслеживали каждый шаг целые сутки. Тут есть еще один сюрприз. Нет ограничения на то, сколько раз в месяц, год можно повторять такие разовые слежки.
Когда дело попадает в суд, то результаты слежки будут обнародованы, и те, за кем велось наблюдение, смогут узнать, что их разговоры и каждый шаг фиксировались. Если же дело не попадет в суд, то всегда находится причина не раскрывать факт слежки. Такая ситуация вовсе не гипотетическая.
Известный адвокат Леон Гликман в статье в газете «Постимеэс» обратил внимание на тот факт, что наше судопроизводство стало повально согласительным. Если прокуратура и обвиняемый по разным причинам приходят к договоренности о степени наказания, то судебное разбирательство не проводится, и судья фактически скрепляет эту договоренность.
У этого процесса есть и другая сторона. Поскольку разбирательства в суде не будет, то у прокуратуры возникает повод не раскрывать оперативно-сыскные мероприятия. Это означает, что если вы общались с подозреваемым, даже не зная, что он под наблюдением как подследственный, то вам и не дано узнать, что прослушивали и вас. Более того, у вас не будет возможности обжаловать такое наглое вмешательство в вашу личную жизнь.
Возможности для произвола
Отдельно стоит упомянуть и случаи, когда прослушивались разговоры между адвокатом и его клиентом, получившим статус подозреваемого. Прокуратура объясняла это необходимостью выяснить обстоятельства правонарушения. Но ведь это прямое нарушение права на защиту в суде, другими словами – произвол.
Здесь стоит напомнить еще об одной нашей полицейско-прокурорской «нокии». Наш закон позволяет держать под стражей до 6 месяцев на период следствия. Возможность для ходатайства об освобождении наступает только через 2 месяца. Прокуратура объясняет такие сроки проведением следственных действий. По сути это – шоковое тюремное заключение без какого-либо судебного решения. В советское время следователь должен был подготовить дело к передаче в суд за 2 месяца, теперь можно мурыжить по полгода. А если суд оправдает, то деньги налогоплательщиков идут на компенсацию за неоправданное лишение свободы.
По моему убеждению, наш УПК и другие законодательные акты, регулирующие сферу сыскной и следственной деятельности, дают весьма широкие возможности для произвола. Столь широкое применение слежки является одним из признаков полицейского государства. Несколько лет назад Европейский суд по правам человека критиковал Молдову за то, что там доля слежки в сыскной деятельности достигает 60%. У нас же этот показатель еще выше – 66%. Это явный перебор.
В этой сфере нужно не поощрять вседозволенность прокуратуры, которая позволяет ей поставить под колпак следственной машины любого из нас, а обеспечить защиту конституционных прав каждого жителя нашей страны. Нужно при написании законов не исходить из принципа тотальной подозрительности ко всем вокруг, а незыблемости прав и свобод личности, в том числе и права на защиту от произвола государства. Слежка должна стать исключительной, а не распространенной мерой, и проводить ее надо только в экстраординарных случаях, только с письменного разрешения судьи. Перечень этих случаев должен быть обозначен в законе и не быть длинным.
Минюст признал сквозь зубы
Тот факт, что ситуация здесь далека от соответствия конституционным нормам, сквозь зубы признал и советник Министерства юстиции Марко Кюннапуу, который сообщил в газете «Постимеэс» о создании рабочей группы по пересмотру законодательства в сфере сыска. Будет ли толк от этой группы – покажет время.
И последнее. Необходимо повысить эффективность контроля деятельности сыскных органов, в том числе Полиции безопасности. В парламенте существует специальная комиссия. Однако формат ее деятельности смахивает на показуху. Органы сыскного надзора обязаны по крайней мере раз в три месяца представлять комиссии письменные данные о проведенных слежках. Но это делается формально.
Когда же в комиссии возникло подозрение, что КАПО прослушивает разговоры политиков перед выборами, и потребовали представить лог-файлы прослушки, то файлы в момент испарились. Закон предоставляет комиссии право получать такую информацию, чтобы была возможность сверить с данными прокуратуры. Чтобы такой контроль стал действеннее, нужно иметь независимый сервер для хранения таких данных, куда доступ спецслужбам был бы запрещен.
В 1997 году депутат Рийгикогу от Союза Отечества Энн Тарто, сам в прошлом узник советских лагерей, горько посетовал, что директор КАПО сообщает комиссии только то, что посчитает нужным и толку от такого контроля нуль. Прошло 14 лет, а воз и ныне там, вернее – в еще большей яме. Канцлер юстиции потребовал от парламента действий. Наш долг – пресечь везде, где нужно, произвол любителей вмешиваться в нашу личную жизнь.
